Мы извращенцы)))) Но меня так прет, что уже вообще))))
перецца))Пожалуй, это самый сложный день за последний месяц. Домой я приплетаюсь полуживой от усталости, зацепляясь за косяки, и рискуя упасть куда-нибудь между диванами.
Роад решает поиграть в добрую и заботливую сестру – готовит горячий шоколад, усаживает меня в глубокое кресло у пылающего камина и накрывает теплым пледом. Я моментально проваливаюсь в приятную дрему. И снится мне вновь полураздетый Канда Юу, совершающий очередные развратные действия.
Будит меня какой-то непонятный грохот. Открыв глаза, я поворачиваю голову, смотрю часы и понимаю, что проспал достаточно долго. Прежней разбитости нет, чувствую себя свежим и отдохнувшим.
Внезапно дверь в зал резко распахивается, ударяется о стену. От этого с полочки неподалеку срывается парочка изящных хрустальных безделушек и вдребезги разбивается. Огорчиться я не успеваю, потому что в комнату влетает взбешенный Канда.
– Но он же спит! – слышится из коридора голос Роад.
– Ничего, я его сейчас разбужу! – обещает японец таким тоном, что делается несколько не по себе. Ощущение близкой и такой желанной опасности щекочет нервы, и мне становится весело.
– Ты не взял Муген? – не удерживаюсь я от вопроса. Канда бледнеет, неуловимо оказывается совсем рядом и с размаху ударяет по столику, стоящему передо мной. Дерево жалобно скрипит.
– Тики Микк! – интонации не предвещают ничего хорошего. Замечательно!
– Слушаю тебя, – вежливо отзываюсь я.
– Эта школа сведет меня с ума! Юные девушки, подкидывающие любовные записки, учительницы, кидающие на меня взгляды, полные страсти… А сегодня, – шипит он, – меня провожала домой директор!
Я фыркаю, не удержавшись. Перед глазами встает потрясающая по красоте своей картина. Хотел бы я посмотреть, как эта жаба лезет с поцелуями к Канде. Да хотя бы ради подобного стоило устроить его преподавателем!
– Тебе смешно?! – рычит Канда. – Я каждодневно получаю два десятка любовных записок! Озабоченные барышни караулят меня по всей школе, ахают и вздыхают!
Как же он сейчас напоминает мне прежнего отчаянного мечника. Глаза горят, руки сжаты в кулаки…
Я нащупываю на столике пачку сигарет, закуриваю и с наслаждением наблюдаю за разъяренным японцем.
– Ты думаешь, у меня есть хоть малейшее желание работать в такой обстановке?! Теперь понятно, почему учителя там не задерживаются! Это же просто сумасшедший дом!
Он мечется по комнате, размахивая руками, переворачивая стулья, и, кажется, ничего не замечая на своем пути.
Неожиданно понимаю, что у него истерика. Хочется рассмеяться, но я сдерживаюсь. Остаться калекой на всю жизнь у меня большого желания нет. Я откладываю тлеющую сигарету в пепельницу, поднимаюсь и иду к бару у стены. Изящные дверки дымчатого стекла с тихим звоном распахиваются, являя моему взору батарею разнообразных бутылок.
– Я так больше не могу! Я не буду там работать! Я слишком… Что это? – он ошарашено смотрит на низкий широкий бокал, который я протягиваю ему.
– Пей, не отравлю, – с усмешкой бросаю я.
Он, не думая, опрокидывает в себя содержимое, закашливается в тот же миг. Ну, еще бы…
На бледных скулах проступает румянец. Он чуть удивленно смотрит на меня сонным взглядом.
Так вот почему ты почти не пил в ресторане, Канда! Пьянеешь моментально!
– Ты сдурел, Ной? Это же виски, – поразительно спокойно говорит он.
– Ничего, иногда полезно. Садись, – я подталкиваю его к креслу.
– Не все так плохо, – пытаюсь предать голосу большую убедительность. – Тебе нужно просто привыкнуть.
Он мрачно усмехается, отворачиваясь к камину.
– Ну что такого случилось? – развожу руки в стороны, подходя поближе. – Пишут они тебе любовные записки, и что из того?
– А эта тетка, которая директор? – Канда морщится. – Она похожа на пудинг… И губы у нее толстые.
– Ты с ней целовался, что ли? – брезгливо отзываюсь я.
– Разумеется, нет! – возмущается он. – Пыталась меня… Думала, раз я с ней вежлив, то она меня привлекает. Ничего подобного.
– Я рад, – вытаскиваю из пачки новую сигарету, прикуриваю от старой, почти истлевшей. Ситуация меня странно нервирует. Спокойный, покорный Канда. Сидит и смотрит, не отрываясь, на огонь.
– Слушай, самурай, ты себя в зеркало видел вообще?
– Сегодня утром, когда умывался, – через мгновение откликается он.
Я иду к бару и осторожно закрываю его.
– Красивый, сильный мужчина. Дочь один воспитывает. Если хочешь знать, любая женщина на такого клюнет.
– А-а, – тянет он. – Так значит, и ты на меня из-за красоты охотишься?
– Не обольщайся, – усмехаюсь я.
Подхожу и забираю из тонких пальцев пустой бокал. Ставлю на столик и присаживаюсь рядом, оказываясь как раз напротив Канды. Он смотрит на меня настороженно, но глаз не отводит.
– А что, самурай, может, сыграем? – я беру так удачно оказавшуюся тут же колоду, ловкими пальцами заставляя карты изящной змейкой перетечь из одной руки в другую.
– Пф, знаю я, как с вами, шулерами, играть.
– Ну что ты, и в мыслях не было тебя одурачить. Или ты боишься? – ехидно сощуриваюсь. Канда презрительно фыркает.
– На что играем? – я улыбаюсь, предвкушая веселье. – На желание?
Он усмехается, не удостаивая меня ответом.
Сдаю карты. Канда внимательно следит за моими движениями. Поначалу партия проходит в звенящей тишине, нарушаемой лишь мерным тиканьем часов. Мечник напряжен, хоть и старается не подавать вида. Думаю, он прокручивает в голове варианты того, что я могу заказать ему при проигрыше. Я скромно улыбаюсь, меня гложет любопытство.
– Ты дочери что сказал? – спрашиваю я, как бы, между прочим.
Канда шипит что-то сквозь зубы и отворачивается. Злится.
– Я же должен знать, чего ты ей наболтал. Вдруг она меня о чем-то спросит?
– Я объяснил ей, что это такая игра, – неохотно отвечает он. – Что-то вроде испорченного телефона, только играют в нее взрослые. Мол, говорить нужно очень тихо и при этом близко стоять друг к другу.
– Быстро сочинил?
– Пришлось придумывать на ходу, – он вздыхает и делает свой ход.
Через десять минут в моей руке оказываются три четверти колоды. Я намерено выкидываю на стол все, что попадается под руку. Проигрывать не умею, поэтому не хочу следить за тем, что делаю. Хотя и упорно показываю ему свое желание победить.
– Микк, ты что, поддаешься? – с подозрением спрашивает Канда.
– Я? С чего ты взял? Просто карты неудачные попались, – я стараюсь сделать голос поубедительнее, а лицо мрачным и обиженным.
Через пару минут партия заканчивается. Я разгромно повержен, а Канда Юу победно ухмыляется. Изо всех сил пытаюсь не засмеяться, глядя на него.
– Ладно, самурай, загадывай. Судьба у меня такая.
Он на миг задумываться и затем выдает:
– Я буду учить тебя ездить на лошади. Три занятия по два часа каждое.
У меня пару раз дергается веко.
– Какие… извращенные у тебя желания.
– А что такое?
Он сама невинность. Делает вид, будто не догадывается, какую пакость только что сделал.
– Никаких проблем, – я улыбаюсь через силу. – Ты прав, надо заканчивать с детскими страхами. Я посмотрю в своем расписании и найду время.
Канда удовлетворенно кивает, а я нагибаюсь и собираю со стола карты.
– Еще партию? – спрашиваю я.
– Как? Разве мы играем не один раз?
– Неужели ты не даешь мне шанса отыграться? – капризно удивляюсь я.
– Ха. Ты не думаешь, что мое последующее желание может быть ужаснее, чем предыдущее?
– Сомневаюсь, что ты мог узнать еще что-то о моральных травмах моего детства, – ухмыляюсь я.
Начинается новая игра. Теперь я внимательно слежу за картами. Мало ли, какие у экзорциста обнаружатся таланты…
– Самурай, а почему ты занимаешься именно цветами? – интересуюсь я. Этот вопрос меня мучил давно, но спросить решаюсь только сейчас.
– Потому что жена Мари хорошо в них разбирается, а моя дочь их любит. Мне все равно чем торговать, – он говорит быстро и не особо задумываясь. Пробегает глазами по картам, стараясь выбрать нечто такое, что могло бы печально удивить меня. Я усмехаюсь. Наивный, у тебя же все на лице написано…
– И все же, цветы – не мужское занятие.
– Кто тебе это сказал? Я всего лишь занимаюсь бумагами и перевозкой…
Так мы и играем, разговаривая о глупостях, перекидывая друг другу карты. Я с удовольствием замечаю удивление на его лице, когда он проигрывает. Встаю со своего места и подхожу к нему. Он вздрагивает и бледнеет.
– Желание в пределах разумного! – бросает он сквозь зубы.
– Да, конечно, – я усмехаюсь, опускаясь перед ним на колени. – Я всего лишь хочу взять то, что не успел получить вчера.
– Руки держи при себе, – фыркает Канда.
Он напряжен как струна.
– Это всего лишь поцелуй, – шепчу я. – Разве я прошу о большем?..
Я протягиваю руку и касаюсь порозовевшей скулы. Он вновь вздрагивает и каменеет.
– Не дергайся же ты так! У нас романтическая история, а не кошмарный сон. Нет, я не могу целовать того, кто меня боится! – я отодвигаюсь от мрачного Канды, разочарованно вздыхая.
– Чушь! – шипит японец.
– Я бы сказал, что убежать в ужасе тебе сейчас мешает только гордость, – я возвращаюсь к привычному ехидному тону.
Канда недобро сощуривается. Кажется, я переборщил.
– Никто, – четко проговаривает он, – не смеет считать меня трусом.
Я толком ничего не успеваю понять. Он спускается с кресла на пол, кидается ко мне…
И впивается в мои губы грубым поцелуем.
От него идет столь упоительный запах, что я мгновенно теряю контроль над своим телом. Хватаю его и прижимаю к себе, млея от ощущения чужих пальцев в своих волосах.
Непослушной рукой одним движением срываю ленту, удерживающую его растрепавшийся хвост. Пряди рассыпаются блестящим водопадом, и я с наслаждением запускаю в них ладони.
Кажется, Канда не против отдать оплату своего долга в полном объеме. Я убеждаюсь в этом, когда опрокидываю его спиной на пушистый ковер. Стройные ноги смыкаются на моей талии. Руки в два движения стягивают с меня пиджак.
Я отрываюсь от его губ и с жадностью смотрю на белую, соблазнительную шею. Из его горла вырывается тихий всхлип, когда я провожу по ней языком, слизывая выступившие капли пота.
Я торопливо расстегиваю его рубашку. Губы судорожно движутся по горячей коже, чуть прикусывая… Я касаюсь языком маленьких горошин сосков слышу в награду низкий громкий стон. Сейчас я понимаю, что остановиться уже не смогу. Черт…
Мои губы спускаются ниже, я, не глядя, нахожу пряжку его ремня и нетерпеливо дергаю, в попытке расстегнуть. Металлическая застежка поддается, и я уже начинаю бороться с пуговицами, когда мою руку перехватывают жесткие холодные пальцы.
– Хватит!
Я поднимаю на него недоуменные, шальные глаза. Он растерян, в его взгляде плещется нечто странное. Отпихивает меня, встает, пошатываясь, и начинает быстро приводить себя в порядок.
– Что случилось-то? – нервно спрашиваю я.
– Наши игры зашли слишком далеко. Продолжать не стоит.
Вид у него растрепанный, словно он только что встал с постели. Хотя до нее мы так и не добрались…
– О чем ты?
– Я говорю, что нам не нужно больше видеться. Мне это надоело.
Чувствую, как к горлу подступает бешенство. Мне хочется схватить его и хорошенько встряхнуть, чтобы прекратил нести чушь.
– Не ты ли только что едва не отдался мне на это ковре? – недобро ухмыляюсь я, глядя, как он дрожащими пальцами застегивает рубашку.
– Мы с тобой враги и врагами останемся, – он, наконец, смотрит мне в глаза. – Не надо питать иллюзий относительно наших отношений.
– Да ты…
Я сжимаю кулаки, едва сдерживаясь, чтобы не ударить его. Впрочем, сила тут не поможет. Пытаюсь успокоиться. Ярость выплескивается наружу ядовитым ехидством, желанием унизить. Я зло усмехаюсь и лениво тяну:
– А ты действительно в постели ведешь себя, как бревно. Неудивительно, что у тебя нет девушки.
– Что? – в бешенстве рычит он. – Да откуда тебе вообще знать?!
– Ха. Убедился только что, – пожимаю плечами.
– Ах ты! – он краснеет, сжимает кулаки от злости, но ближе не подходит.
– Чувства человеческие так и не освоил, экзорцист? Боишься их до сих пор? – я прищуриваюсь, глядя на него. Развожу руками:
– А вот я не боюсь. И живу в свое удовольствие.
– Ты раньше так жил, да? – он говорит сквозь зубы. – Убивал ты тоже с удовольствием?!
– Разумеется, – я улыбаюсь ему мило и беззаботно, хотя внутри все клокочет он бешенства. – У меня еще пара вопросов. А ты от всех любовников сбегаешь? Поэтому один? Кто бы мог подумать: наш бравый воин Канда Юу, на самом деле, до паники боится таких банальных вещей… Они для него настолько неподъемны, что он, изгибаясь и извиваясь от желания, все же останавливается на полпути и красиво уходит…
В какой-то миг я верю, что он ударит меня. Но Канда, подхватив плащ, лишь стремительно покидает комнату.
Я устало опускаюсь в кресло, беру сигарету, забывая зажечь ее, и натыкаюсь взглядом на нечто инородное на светлом ковре. Наклонившись, задумчиво поднимаю темно-синюю шелковую ленту.